Во-первых, огромное спасибо Роме-буквоеду, без которого я бы не попала ни в какой Питер и ни на какой концерт. Во-вторых, огромное спасибо маэстро Гергиеву, внезапно притащившему Йонаса в Москву. В-третьих, спасибо нам за то, что мы так хорошо умеем шаманить. А теперь к делу....

Концерт 25.06 в концертном зале Мариинки назвали просто и без претензий: "Вагнер-гала". Надо было, наверное, "Кауфманн-гала", потому что, подозреваю, только ради прославленного немецкого тенора публика туда и ломилась. "Живой Кауфманн! В России! с Вагнером! А-а-а!" - думаю, не у одной меня мысли текли подобным образом.

О концерте на сайте Мариинки объявили совершенно внезапно и всего за неделю. Никакой рекламы, никакого предварительного анонса. Отчасти, наверное, поэтому билеты были не слишком дорогими. (Гораздо сложнее было добыть билет на поезд за неделю до отъезда, но это уже другая история...) В программе было заявлено 1-е действие "Валькирии" целиком и сцены из 2-го, в которых участвует Зигмунд. Концерт должен был начаться в 18:00, а в 20:00 следовало освободить площадку для пианиста Рудольфа Бухбиндера с сонатами Бетховена. Однако, имея дело с маэстро Гергиевым, смешно даже надеяться на то, что представление начнётся вовремя, так что бедному пианисту и его слушателям пришлось прождать целый час. Не уважают у нас коллег-музыкантов.

Концерт был занимателен ещё и тем, что по факту это оказалась студийная запись фрагментов оперы, на которую в качестве особой милости допустили публику. Почему я так думаю? Во-первых, слухами земля полнится , во-вторых, вокалисты стояли за оркестром, как на записи, а не перед ним, как обычно делается на концерте. В-третьих, Кауфманн выглядел настолько собранным, сосредоточенным и погруженным только в себя и музыку, словно не просто пел, а делал ответственную работу. Он вышел на сцену (в несколько мешковатом фраке и сверкающих туфлях), решительно отодвинул поставленный для него стул (так ни разу на него и не сел; если и присаживался, то только на приступочку на сцене), встал перед пюпитром и принялся работать, периодически отпивая воды из бутылочки. Всё, что не относилось непосредственно к музыке, он игнорировал, включая аудиторию и своих коллег. То есть, поначалу он ещё пытался как-то взаимодействовать с сопрано, певшей вместе с ним Зиглинду, но где-то на середине первого акта забил на всё, сунул руки под мышки (или засовывал их в карманы) и стал общаться только с музыкой. Даже пару раз поднёс руку к уху характерным жестом певца, записывающегося в студии.

Концентрация была нарушена один-единственный раз (а может, наоборот, это помогает ему сосредоточиться): аккурат перед "Ein Schwert verhiess mir der Vater" Йонас достал из коробочки, лежавшей перед ним на пюпитре, мармеладного мишку и сунул в рот. Божечки мои, этот человек поёт Зигмунда и в процессе пения ест мармеладных мишек! Памагити!.. Впрочем, поедание мишек не оказало отрицательного воздействия ни на вокал Кауфманна, ни на интерпретацию образа. Очень меланхоличный у него Зигмунд вышел. Не рвакля рубах на груди, как они обычно себя ведут, а такой пришибленный судьбою и сильно от этого задумавшийся товарищ. Половина партии на меццо-форте и пиано, очень деликатно, очень умно. Звучал хорошо, хотя было видно, что к концу 1 акта певец несколько утомился, и ему приходилось делать над собой дополнительное усилие.

Голос у Кауфманна вживую звучит так же, как в записях, только лучше, так что слушайте не боясь, записи не врут. При этом в зале слышны и другие свойства голоса, которые по записи определить нельзя. Что касается размера, то голос у Кауфманна не огромный, но и не маленький, нормальный. Интереснее то, что он словно бы глуховатый, особенно в серединке, без звонкости, squillo, как говорят итальянцы. Кто-то назовёт такой голос "неполётным", но - ума не приложу, как Йонасу это удаётся - при всей глуховатости он отлично наполняет зал, и Гергиеву ни разу не удалось его заглушить. Впрочем, к его чести, он особенно и не пытался.

Своеобразный голос Кауфманна не очень хорошо, на мой вкус, сочетался с голосом Ани Кампе, певшей Зиглинду. У неё как раз классически звонкое, ясное, отлично летящее сопрано. Пела она отлично, очень красиво и весьма увлечённо. Я не пожалела для неё воплей "Брава!" на поклонах. И собой красавица, стройная высокая блондинка.

Реплики за Хундинга и Вотана подавали мариинские солисты Михаил Кит и Михаил Петренко, за Брунгильду - Лариса Гоголевская, местная вагнеровская примадонна. От того, какие звуки она издавала, мне хотелось зажать уши и спрятать голову между колен. Сухой, скрипучий и разболтанный голос, одна-единственная фраза за всё время прозвучала прилично. И манера исполнения отнюдь не в моём вкусе. Если они собираются записывать с ней "Валькирию" всю целиком, то это кошмар. И я ещё Дебору Войт критиковала... Да она соловей!

Вагнер у Гергиева, на мой вкус, получился не очень внятный. Я люблю, когда аццкой рвакли в музыке побольше, и музыка звучит почётче. Зато голоса солистов и оркестр отлично взаимодействовали, особенно во 2-м акте, плавно перетекая друг в друга и сплетаясь в единый узор. Во вступлении к 1-му действию интересно было, что на первый план вышли медь и ударные, тогда как я чаще слышала превалирование струнных с лейтмотивом погони.

(Небольшое отступление от темы: вот скажите, почему, во имя всего святого, в зале нужно начинать кашлять, чихать, шебуршиться, хлопать дверьми именно тогда, когда в музыке пиано?! Почему нельзя было сделать этого минутой раньше, когда было форте?! Особенно несчастные сцены 2-го действия от этого пострадали. Даже Кауфманн, кажется, неодобрительно зыркнул в сторону двух внезапно ушедших посреди сцены Зигмунда с Брунгильдой и хлопнувших при этом дверью дам.)

По завершении концерта Йонасу, как и ожидалось, устроили стоячую овацию с воплями (впрочем, было за что) и завалили цветами. Кауфманн, уходя за кулисы, выразительно помахал Гергиеву бровями: "О как, ну надо же". Жалко только, что отличную сопрано Аню Кампе одарили всего одним букетиком...

В зале были замечены Райна Кабаиванска, Рената Скотто, Иляна Котрубаш, из наших известных людей - Леонид Десятников.