Герман – теноре клинико. Наиклассический. При этом такой мудак, что его даже не жалко.
Не люблю "Пиковую даму", если честно, несмотря на всю гениальность Чайковского. Я у него больше балеты люблю.
А постановка режиссёра с говорящей фамилией Херхайм в Ковент-Гардене – это пиздец, граждане. Типичный пример так называемой "режоперы". Нет, не режиссёрской, а именно режоперы. Начинается спектакль с того, что ещё до увертюры показывают, как Пётр Ильич – натуральный, с бородкой, залысиной, в сером костюме – занимается чем-то непотребным, стоя на коленях перед креслом, в котором сидит полураздетый Герман. Герман отпихивает Петра Ильича, Пётр Ильич смущённо поправляет галстук, Герман натягивает сюртук, презрительно глядя на Петра Ильича, Пётр Ильич отсчитывает ему купюры, и начинается опера. Потом этот Пётр Ильич (он же далее по тексту Елецкий... бедный баритон!) присутствует на сцене ПОСТОЯННО. Вообще со сцены не вылезает. Вся опера вроде как происходит в его воображении. Приём не новый, так много кто делает, но так уёбищно его исполнить... Пётр Ильич всё время ходит туда-сюда, дирижирует руками, пишет на листочках и суёт их артистам, которые так и ходят с ними – типа, это ноты. Может, и правда были ноты, артистам на облегчение. Хор состоит из полусотни клонов Чайковского, все в одинаковых костюмах и с одинаковыми лицами, все держат в руках стаканы холерной воды и по ходу действия пьют её литрами. Лизу тоже топят в этой самой холерной воде, выливая её из стаканов ей на голову (слава Богу, стаканы были бутафорские, без настоящей воды). В игорном доме хор Чайковских тоже пьёт эту воду вместо вина. Кончается опера, естественно, самоубийством не Германа, а Чайковского, который, бедняжка, не выдержал давления общества и своей "противоестественности" (это я вам цитирую речи режиссёра).
Мне было от души жалко баритона, игравшего Чайковского-Елецкого, хористов (хор в Ковент-Гардене хороший) и прекрасного дирижёра Антонио Паппано. И самого Петра Ильича тоже жалко. Он, бедный, всего-то написал прекрасную оперу (хоть и не люблю я её). Знал бы он, во что её превратят...